Я любил состояние опьянения. Это было удовольствие, которое можно было сочетать с другими любимыми мной вещами. Но в итоге оно стало единственным, что я продолжал любить. Я любил его больше, чем работу, здоровье, друзей и семью. Потом я его уже не любил, но нуждался в нем. Оно мне требовалось, чтобы встать с постели, лечь в постель, поговорить с кем-то, сделать более убедительными жалкие отговорки, которые я находил для жизни. Потом я его возненавидел, но остановиться так и не смог. И я потратил впустую годы, пытаясь перестать делать то, что ненавидел.
Под героином все казалось проще и лучше. Я гармонично чувствовал себя наедине с собой, с людьми и с жизнью. Я чувствовал, что моя жизнь становится лучше. У меня была хорошая работа журналиста в крупнейшей финансовой газете Великобритании. Я носил рубашку, иногда галстук. Мне поручали писать истории для передовиц.
Но это ложное опиатное ощущение безопасности разрушало все мои границы. Только дома… только после работы… только после полудня… никогда до 9 утра… никогда до работы… без иголок… все это полетело к чертям. Вскоре я уже был под кайфом с минуты, когда утром открывал глаза, до последнего вздоха ночи. И тогда все это перестало работать. Все проблемы, от которых я бежал, никуда не делись, они даже стали намного больше, и вдобавок у меня теперь была зависимость от героина.
Я вставал без пятнадцати шесть. Я не слишком интересуюсь сельским хозяйством, но я слушал «Фермерство сегодня» (Farming Today) по «Радио-4», пока курил или вкалывал пару порций героина. После этого я чувствовал себя достаточно нормально, чтобы съесть несколько рисовых хлебцев, послушать программу «Сегодня» (Today) и проверить ночные новости с азиатских рынков, которые помогали мне чувствовать себя еще более нормально.
В семь утра, когда появлялись финансовые отчеты Великобритании, я был за рабочим столом и писал о таких компаниях, как «Британские телекоммуникации» (British Telecom) и «Паундлэнд» (Poundland). Еще один безумный приступ работоспособности в восемь утра, когда открывались рынки. Затишье около девяти утра я использовал, чтобы привести себя в порядок еще одной дозой в туалете для инвалидов в подвале, прежде чем начнут появляться данные по ВВП и другим экономическим показателям. В идеале этого хватит до конца обеда, когда я уже получу свой ежедневный метадон в аптеке, украдкой оглядываясь по сторонам перед входом, чтобы коллеги не увидели, как я выпью бутылку зеленого вещества.
Одним из неожиданных побочных эффектов моей наркотической зависимости было то, что я проводил в офисе намного больше времени, чем нужно. Моя жизнь становилась все более ограниченной, скудной и изолированной. Сидя за столом, просматривая анализ рынка облигаций до позднего вечера, я мог притворяться перед самим собой, что моя жизнь насыщенна и полна смысла.
Моя наркотическая зависимость означала, что уровень стресса у меня колебался не так, как у моих коллег. На работе героин защищал меня, но я испытывал другие виды стресса, незнакомые моим коллегам. Из-за непроверенных дилеров я даже в тихий день на работе мог быть полон беспокойства и потеть, ерзая на стуле. Иногда мне приходилось выдумывать какую-то встречу, чтобы на некоторое время выйти из офиса и достать дозу.
Обслуживание моей привычки было абсолютным приоритетом. Я зарабатывал около 2000 фунтов стерлингов в месяц. Около 600 фунтов тратил на аренду, а остальное — на героин. Я употреблял не только героин, а еще и кокаин — после дня зарплаты. Правда, еду я обычно просто крал в магазине. Строго говоря, я мог позволить себе покупать ее, но предпочитал не делать этого, потому что чем больше я экономил на еде, тем больше мог тратить на наркотики.
Неудивительно, что мои финансы полетели к чертям. Ситуация была особенно неловкой, учитывая, что я был журналистом в сфере финансов. Я писал об акциях «Теско», а потом, после работы, воровал у этой компании. Когда я выглядел болезненнее, меня чаще ловили. Мне запретили появляться в супермаркетах в нескольких минутах ходьбы от моей квартиры. По дороге в офис я перепрыгивал через турникеты в метро, игнорируя гневные окрики.
В какие-то дни я сидел за столом и писал о рыночных колебаниях в миллиарды долларов, с тревогой разглядывая редакцию и размышляя, у кого будет наименее неловко попросить взаймы десятку.
Когда в самом разгаре был скандал с краткосрочными минизаймами, я весь день посвятил написанию статьи об этой гнусной практике. Ко мне повернулась коллега и сказала: «Никогда не занимай у этих ублюдков, Джоэл». А я хотел лишь, чтобы она поскорее ушла, и я смог бы позвонить в «КвикКвид» (QuickQuid) с офисного телефона, чтобы проверить, когда надо платить.
КонтекстThe New Yorker: так ли безопасна марихуана, как мы думаем?The New Yorker14.01.2019Героиновая эпидемия в СШАUSA Today26.09.2017Как Россия «очищается» от наркоманииDelfi.lt01.05.2017Гуаньча: как американцы стали наркозависимыми?Гуаньча05.01.2019Грибы, аяуаска и ЛСД: психоделики снова в тренде (Yle)Yle04.01.2019
Мои пунктуальность и надежность в работе в итоге неизбежно пострадали. Коллеги хорошо относились ко мне и были терпеливы. Они знали, что проблема есть, но не знали, в чем она состоит. Я хотел рассказать им правду. Я очень устал ото лжи и чувствовал, что должен быть честным, ведь они так добры ко мне. Несколько раз мне почти удавалось это сделать, но меня останавливал стыд. Несколько раз я встречался со специалистами по здравоохранению на рабочем месте. Они предлагали мне изменить питание и образ жизни. Отдел по работе с персоналом дал мне шанс взять себя в руки. Я искренне и отчаянно пытался это сделать. Но, пытаясь бросить наркотики, я начал понимать, насколько сильно увяз.
Зависимость захватывает примитивную часть мозга, которая управляет инстинктами выживания. Зависимый мозг видит в наркотике не что-то приятное или желаемое, а нечто абсолютно необходимое для выживания. Все остальное перед этим бледнеет. По мере того как крепла моя зависимость, мое теплое отношение к людям и эмпатия исчезали.
Я проводил большую часть времени в одиночестве в туалетах. Я жил в 15 минутах ходьбы от офиса, но иногда всю ночь сидел в туалете для инвалидов в подвале. Когда мой будильник срабатывал утром, сигнализируя, что пора на работу, я уже был там. Однажды в выходные я отправился в Кембридж, чтобы повидаться со старыми друзьями. Я провел половину времени в туалете многоэтажной автостоянки с несколькими уличными наркоманами, и мы вместе употребляли. Мое путешествие свелось к туру по туалетам Англии.
Даже понимая, что наркотики убивают меня, я продолжал цепляться за них, словно от этого зависела моя жизнь. Однажды я принял слишком большую дозу, упал с лестницы и проломил себе череп. Доктор сказал, что прием кокаина может быть для меня опасным, но я сбежал из больницы за коксом. Мне казалось, то, что убивало меня, имело при этом важнейшее значение для моего выживания. Мой мозг словно кто-то «угнал», я не могу назвать это иначе.
Поначалу зависимость лишь подкрадывалась ко мне. На первый взгляд все шло хорошо. Я получал образование и нашел хорошую работу. У меня были отличные друзья и семья. Но внутри был хаос. Я был полон страха, неуверенности в себе, ненависти к себе и всему, что относится ко мне. Самоуважение и чувство собственного достоинства, все хорошее, со мной связанное, куда-то исчезало. И я не мог понять, почему. Это выбивало меня из колеи больше всего. Я не мог понять: откуда вся эта ненависть к себе и страх? Почему сейчас?
Если уж я сам не мог этого понять, не верилось, что на это способен кто-то другой, поэтому я держал все при себе. Но молчание только усиливало мои мучения. Требовалось еще больше наркотических коктейлей, чтобы притворяться счастливым и стойким.
Ко мне постоянно подкрадывался страх, что что-то пошло не так, что-то происходило со мной, и я не знал, как делать то, что называется жизнью, то, что всем остальным казалось таким легким. Я начал тревожиться перед общением с людьми, даже с хорошими друзьями, и вскоре я уже выпивал перед каждой ситуацией социальной коммуникации.
Когда этого стало недостаточно, я начал добавлять к алкоголю валиум и амфетамин. Чувствовал себя все более оторванным от окружающего мира. Помню, как однажды на Рождество сидел в туалете, принимая амфетамин в попытке вызвать у себя энтузиазм. «Почему я не чувствую энтузиазма перед Рождеством с семьей?— задавался я вопросом. — Должно быть, потому, что это плохие спиды (амфетамин — прим. перев.)».
Попытки избежать беспокойства только усиливали его. Я беспокоился, что буду чувствовать беспокойство, меня всюду преследовали страх и тревога. Я не мог этого выносить, не мог и понять, поэтому старался заблокировать эти ощущения. Алкоголь, наркотики и нанесение самоповреждений давали временную передышку. На некоторое время отключали мою голову.
Самоповреждения приносили мне некоторое облегчение в этой беспощадной лавине неприятных мыслей, но раны оставались так надолго. Я делал все, чтобы спрятать их, заклеивая и заматывая руки и надевая одежду с длинными рукавами даже в жаркую погоду. Однажды рука воспалилась, и я не мог согнуть ее несколько недель. Я сказал себе, что больше никогда не буду наносить себе раны, но вскоре снова порезал себя. Стыд только усиливал мое ощущение отчуждения и растерянности.
Я перебирал все больше и больше наркотиков, пытаясь ослабить беспокойство, страх и ненависть к себе, и наконец дошел до героиновой зависимости. Героин какое-то время творил чудеса. Я думал, что нашел ответ на все жизненные проблемы. Страх? Ушел. Ненависть к себе? Уже нет. Нанесение себе ран? Больше не надо. Героин убрал все это. Чего я не осознавал, так это того, что скоро героин уберет и все остальное.
Что меня действительно шокировало, так это то, как трудно оказалось бросить. Я всегда думал, что достаточно будет просто принять решение завязать. Но я принимал это решение много раз. Я попробовал сделать это одним махом, резко отказавшись от всего сразу. Друзья и семья меня поддерживали, помогали сменить обстановку. Я пробовал программы замены, принимая, например, метадон и субутекс. Я пытался красть кучу книг по самопомощи. Моя семья помогла оплатить реабилитационный курс, но у меня случился рецидив еще до того, как я оттуда уехал. С каждым рецидивом я падал все ниже и становился все более безнадежным.
Но после многих лет все более отчаянных попыток остановиться я наконец-то завязал. Вот уже пятнадцать месяцев.
Все, что я потерял, я вернул, а потом получил и еще немного сверху. Моя благодарность делает все это еще более ценным. Я ничего не принимаю как должное. Просыпаться, чувствуя себя нормально, — просто невероятное ощущение, после того как много лет просыпался больным. Сейчас я работаю в реабилитационном центре, помогая другим людям. Это так здорово, после того как ты годами был на другой стороне. Недавно впервые за год я встретился с родителями и братом. Это замечательно — исправлять отношения после всего, через что они из-за меня прошли. Я обзавелся новыми дружескими отношениями и восстановил старые.
Порой я все еще ищу ощущения эйфории, но теперь получаю ее другими способами — например, пробежав 20 километров по лесу.
Эта статья не должна была стать описанием боли и стыда. Я сейчас пытаюсь донести, как быстро некоторые запущенные проблемы психического здоровья могут перерасти в полноценную наркоманию.
После стольких попыток исправить себя с помощью веществ я наконец-то увидел, что на самом деле не сломан. Мне просто нужна была помощь, которой я почему-то боялся попросить. У меня было смутное представление о том, кто такой героиновый наркоман, и это точно был не я. Я думал, что у меня-то хватит ума и благих намерений, чтобы защититься от зависимости. Но благодаря своему опыту наркомана и работы в реабилитационном учреждении теперь я понял, что зависимость может поразить кого угодно и где угодно.
Джоэл Льюин работал в одной из самых престижных финансовых газет мира — британский «Файненшл таймс».
Источник:
