В своих работах Дмитрий Марков показывает жизнь бездомных, беспризорных детей и алкоголиков в забытых богом местах страны. Тех, кого никогда не показывают во время Чемпионата мира по футболу или Олимпиады. В интервью он рассказал, как фотография спасла его от тяжелых наркотиков и почему он отказывается верить, что судьба России предрешена.
Дмитрий Марков не судит. Его камера на айфоне проникает на самое дно человеческой жизни в мир бездомных, нищих и алкоголиков в отдаленных уголках России, и везде на нее накладывается фильтр сострадания и сочувствия. Но одно сводит его с ума: люди, которые настаивают на том, что у России нет будущего.
«Я начну с главного, потому что меня это серьезно раздражает, — говорит он в начале нашей беседу по поводу фотографий на его выставке на международном фестивале фотографий в Тель-Авиве, которая откроется на этой неделе, — я замечаю, что людей при просмотре фотографий в основном задевают такие вещи, как бездомные, нищие и так далее. Как будто это все, что передают мои фотографии. Это меня, конечно, огорчает. Недавно спорил с женщиной, кстати, из Израиля. В конце концов я ее заткнул, потому что вести такие бесконечные споры — невыносимо. Она родилась в Советском Союзе, а потом переехала в Израиль. Она сидит, смотрит и говорит: «Да, это Россия и все, все погано, ничего нельзя исправить. Для нее этот вопрос уже решен».
В последние годы фотографии Маркова получили известность в Интернете. У него 220 тысяч подписчиков в «Инстаграме», его фотографии гуляют по соцсетям иногда без ссылки на источник как иллюстрация жизни реальных людей в отдаленных уголках России. Тех, кого никогда не покажут во время Чемпионата мира или Олимпийских игр. В начале месяца он выставил свои фотографии на большой престижной международной выставке «Пари-фото».
Когда Маркова спрашивают о том, как ему удается фотографировать иногда опасного вида маргинальных личностей в интимных и неловких ситуациях, он говорит, что сам не отличается от объектов фотосъемки. «Если я фотографирую пьяного человека, значит я тоже пьян и мы друзья», — сказал он в оном из интервью.
В телефонном интервью Марков рассказал, что видел в фотографии хобби, а точнее спасение. Он родился в 1982 году в рабочем поселке рядом с подмосковным Пушкиным. Отец — слесарь, мать — рабочая. Юность выпала на 90-е — период системного кризиса после развала Советского Союза или, по словам Маркова, «время, когда дети лежали на железнодорожных станциях с упаковками клея (который нюхали)».
Марков мрачно описывает свои школьные годы в Пушкино. «Я учился в классе, где собралась шпана со всей округи. Выпускники даже не могли поступить в колледж в нашем городе, — рассказывает он, описывая детей, которые приходили в школу иногда после домашних побоев. — Однажды ученик пришел с разбитым лицом. Учительница сморщилась и сказала ему: «Иди в туалет и умойся»».
— Как вы туда попали?
— Не знаю. Как-то попал. Были дети, которых переводили к нам после пятого класса, но я был там с самого начала. Все мои друзья из рабочего поселка там учились. Может, так они просто предопределяли наш потенциал и будущее. Когда я окончил школу (9 классов), то не получил аттестат и больше туда не возвращался.
В 16 лет Марков пошел учиться в колледж, но не задержался там надолго. После этого купил поддельный аттестат и поступил в институт на филологический факультет, потому что ему было интересно писать, но и оттуда вылетел. «Там я уже вел себя очень неприлично. Я принимал наркотики», — поясняет он.
Через несколько лет ему повезло, он устроился работать в еженедельник «Аргументы и факты» — одну из популярных российских газет. «Я пришел с улицы. Думаю, меня взяли, потому что я был мужчиной и очень энергичным. Я писал о друзьях, которые кололись. Сомневаюсь, что девушка, закончившая факультет журналистики, писала бы о таком, сомнительно, что она смогла бы погрузиться так глубоко в мир героев», — рассказал он.
— Вы просто писали о своей жизни.
— «Да, о моем окружении. У меня была подруга, брат которой сидел на героине. Это было в Мытищах (город на окраине Москвы, недалеко от Пушкино). Он входил в большую группировку, и уровень употребление наркотиков там был одним из самых пугающих и мрачных. Они умирали день за днем, кололись на глазах у детей и жен. Моя первая статья была о них.
Но работа в уважаемой газете и освещение острых социальных проблем не помогло Маркову прекратить падение. Когда я его спрашиваю, какие наркотики он употреблял, он отвечает, что все. В какой-то момент он уволился, уехал из Москвы в маленький город, но это не помогло, наркотики шли за ним по пятам. Тогда он начал фотографировать.
«Завязать сложно. Это засасывает. Нужно занять чем-то мозг. Полтора-два года я ходил с камерой и фотографировал днем и ночью. Дошло до того, что я автоматически брал ее с собой, когда ходил выбрасывать мусор. Я много фотографировал, и это как-то меня отвлекало».
Но когда я спрашиваю, остались ли наркотики в прошлом, он отвечает отрицательно. «Кто попробовал маковую слезу, будет плакать всю жизнь. В последние годы я хожу в группу анонимных наркоманов. Считается, что человек не может быть бывшим наркоманом. Он останется им навсегда. Только ремиссия может продолжаться всю жизнь, а может — год. В общем, все сложно. Просто в моей жизни были периоды, когда я не употреблял год-два-три, а потом за несколько месяцев снова подсаживался.
Недееспособные дети
Так или иначе, в середине нулевых Марков был полностью погружен в фотографию. Он не особенно помнит, на что и как тогда жил — по видимому, часть времени проводил с друзьями, но постоянно фотографировал. «Знаете, как это бывает: когда любитель начинает фотографировать, сначала он фотографирует цветы, закаты, всю эту красоту. Мне казалось, что этот период длился около года. Но недавно я нашел свой старый архив, открыл его и увидел, что ровно через месяц после того, как я купил камеру, я ходил вокруг цыган на Казанском вокзале в Москве и фотографировал, как они и их дети просят милостыню».
За эти фотографии в 2005 году Марков в 2005 году получил престижную премию от московской мэрии, и вскоре в его жизни началась новая глава — волонтерство. «Пошла волонтерская волна, — рассказывает он о тенденции, которая наметилась в начале 2000-х в России — стране, в которой десятилетиями люди были равнодушны к волонтерству, потому что оно навязывалось властями. «Люди просто организовывались в отряды и ходили по подмосковным окрестностям, помогали детским домам, тюрьмам, приютам, больницам».
«Девушка, которая открыла для меня эту область, — настоящая красавица. Если сейчас посмотреть на ее страницу в «Инстаграм», она все время катается где-то в районе Бали или ходит на вечеринки. Но в начале 2000-х она родила дочь и обнаружила, что в больнице есть специальная комната для «отказников». Женщина рожает, оставляет там ребенка, такие дети там лежат. Это ее так потрясло, что она занялась этим. Многие, кто пришел к этому, были просто неравнодушными людьми», — говорит Марков.
Так случилось и с ним. Ему предложили сделать несколько снимков для волонтеров, которым нужны были фотографии, чтобы показать благотворителям. «Съездил туда однажды и меня затянуло, — рассказывает Марков. — Прекрасное было время. Можно было прийти в такие места с фотографиями, всем было все равно. Сейчас это невозможно».
В 2007 году после пары лет поездок по детским домам в качестве фотографа Марков понял, что среди объектов его фотосъемки практически нет подростков. В отличие от детей, подростки сторонились волонтеров и посторонних в целом. «И я поставил себе внутреннюю задачу — фотографировать их», — рассказал Марков. Он устроился воспитателем взрослой группы на базе детского дома для умственно отсталых детей в Псковской области, на западе России. И остался там на три года.
Не все его подопечные были умственно отсталыми. «В то время дети с серьезным повреждением мозга могли находиться в одном учреждении с теми, когда просто забросили в педагогическом плане. Многие попадали туда из обычных приютов. Убежал один раз, убежал второй, всех это достало, ему приписали умственную отсталость и отправили туда».
Он продолжает описывать то, в каком состоянии нашел своих подопечных. «Ничего не было. Когда я приехал туда в 2007, все дети там считались «неспособными к обучению» И это несмотря на то, что часть из них могла читать и писать. Они ничему не учились — сидели в игровой и смотрели «Пчелку Майу» по телевизору. Учителей в детском доме не было — только воспитатели, некоторые в свободное время по доброте душевной пыталась их чему-то научить».
Когда через несколько лет Марков уезжал оттуда, ситуация уже значительно изменилась. «Стараниями правозащитников дети начали учиться. Даже те, кто до трех считать не мог. Это произошло не только у нас, — говорит он и подчеркивает, что речь идет о достижении правозащитников по всей России, — сейчас эти дети ездят в обычную школу в Пскове. Там для них открыли специальный класс. Учителя рассказывают, что пятиклассники по-прежнему смотрят на них косо: «Вот, отсталых привели». Но в средних классах реагируют нормально. А до этого дети были в заключении: их не выпускали из детского дома. Где-то удалось сделать больше, где-то — меньше, но о том, что было 12-15 лет назад, я уже не слышу».
Когда его спрашивают о самом большом педагогическом достижении, Марков отвечает, что он считает главным и,возможно, единственным успехом то, что ему удалось найти общий язык с подростками, которые по умолчанию подчинялись только силе («Сила — не сильная моя сторона»). С некоторыми воспитанниками он продолжает поддерживать связь. С одним, в котором он видит педагогический провал, связь прервалась после того, как тот попал в тюрьму. «Он казался нам самым многообещающим. Мне кажется, из-за того, что мы сказали ему, что он лучше всех, он возгордился и попал в тюрьму», — размышляет Марков.
В последние годы Марков живет в Пскове — маленьком старинном городе, под которым работал с детьми. Он говорит, что после нескольких лет в деревне без канализации и водопровода, с туалетом на улице и дровяной печью ему сложно будет вернуться в суматошную Москву. Его аккаунт в «Инстаграм» процветает, он путешествует по России и фотографирует жителей в здравии и болезни, в радости и горести. Несмотря на это, Марков говорит, что не может заработать на документальной фотографии и живет текстами.
Немало историй нашел он и в Пскове. Самая известная, ставшая чем-то вроде его отличительного знака, — история Руслана и Вити — отца-инвалида, который зарабатывает попрошайничеством, и его умственно отсталого сына. Когда в 2014 году Марков опубликовал историю семьи, за ночь ему удалось собрать денег на новое инвалидное кресло для Руслана и даже помочь отцу не лишиться права опеки над сыном. Но в интервью он признается, что сбор средств не решил проблем Руслана, который продолжает просить милостыню в старом кресле, которое вызывает больше сострадания, чем новое.
И при всем при этом Марков верит в Россию. В первую очередь, в волонтерство и его способность влиять на систему. Он рассказывает о проекте «Учитель для России», на котором недавно фотографировал. Молодые люди из ведущих вузов («Все с айфонами») едут на три года в забытые богом места и преподают там в школах.
Марков отлично знаком с русской провинцией, и у него нет насчет нее иллюзий. Но он отказывается строить прогнозы о ее будущем. В конце концов, те, кто пережили конец 80-х и 90-е в России, знают, что выжить можно практически в любых условиях. Он даже вспоминает это дикое и пропащее время с ностальгией. «Я все время фотографирую, как дети прыгают по крышам гаражей. Я подумал: «Зачем я это делаю»? Потому что все мое детство прошло между таких вот гаражей. Это было единственное развлечение в перестройку. Поэтому каждый раз, когда я оказываюсь на окраинах городов, такие картины будят во мне волнующие воспоминания».
Источник:
