В своей новой книге «Легкомысленность — дело серьезное», автор исследует нашу неспокойную эпоху, в которой легкомысленность стала формой активной общественной деятельности. Вчерашний светский лев покинул Париж, живет в деревне и делится своими мыслями, за которые рискует быть названным «старым занудой».
— «Легкомысленность — дело серьезное», это ваше первое эссе. Почему вы выбрали такой заголовок?
— Мне кажется, что мы переживаем период, столь неспокойный, жестокий и непостижимый, что легкомыслие играет в нем ключевую роль. Вещи, которые мы считаем легкомысленными, — не прихоть избалованных детей, а борьба за то, чтобы думать о чем-то другом, кроме конца света или месяца… Возможно, это также убежище для беспомощных людей типа меня, которые не знают, как изменить мир. Я хотел выразить эту утопию в названии: в сущности, я защищаю наше искусство жить. Я думаю, что мы можем быть совершенно бесполезными, даже если сейчас это довольно сложно.
— Вы поделили повествование на три основные части: до 2015 года, во время и после. Что означает эта хронология?
— До 2015 года я описываю чисто гедонистический образ жизни: ночные клубы, показы мод, вечеринки, соблазнение, водка, вырождающаяся литература, вкус к общению, террасы кафе. А в 2015 году произошел теракт в «Шарли Эбдо» (Charlie Hebdo), в котором работали мои друзья. Потом в ноябре был «Батаклан» (Bataclan). Внезапно я понял, что описываю не просто образ жизни: по-своему я — идейный писатель, которому есть, что защищать. И это как раз право на легкомыслие, на то, чтобы высмеивать то, что вы хотите, шутить над чем угодно, включая религию.
— Тот год стал для вас переломным в личном плане?
— В 2015 году я много писал о том, что произошло. Я начал размышлять о том, что изменилось во мне. Мне бы хотелось продолжать жить как раньше, но у меня не получалось. Я понял, что выпить пару коктейлей на террасе кафе, пойти на рок-концерт или на фейерверк в Ницце, да просто напиться в ночном клубе стало настоящим политическим событием. Я провел часть своей жизни на дискотеках, глядя на симпатичных девушек в мини-юбках, а теперь я замечаю, что я считаю себя кем-то вроде героя Сопротивления! Эта мысль проходит красной нитью через всю книгу: как «обычный прожигатель жизни» возомнил себя Жаном Муленом (Jean Moulin), героем движения Сопротивления! Это также история о человеке, который больше не может оставаться легкомысленным и, к сожалению, становится слегка серьезным.
— Разве атмосфера веселья не является средством отрицания реальности?
— Вечеринки всегда были лучшим способом избежать насилия. Вот почему я так их люблю, вероятно, потому что я не самый смелый человек с точки зрения физической силы. И поэтому, танцуя, я убегаю от проблем. Что очень легко, когда ты можешь себе это позволить. Но в то же время, это здоровая реакция — заявить, что лучший ответ террору — это опрокинуть еще по одной рюмке. Еще я думаю, что мне нравятся бои в тылу, бои, проигранные заранее… Я думаю, что писатель не должен комментировать новости по горячим следам, а действовать другими способами. По этой причине я ушел из «Франс Интер». Моя легкомысленность завела меня в тупик.
— Ваша книга также рассказывает о переходе из старого в новый мир. Вы адаптировались?
КонтекстБелый дом считает изменение климата мифомИноТВИТ18.12.2018«Фейсбук» плевал на своих пользователей: 5 выводов из расследования (The New York Times)The New York Times20.12.2018Фейсбук давал «Нетфликсу» и «Спотифай» возможность читать личные сообщения своих пользователейИноТВИТ19.12.2018Как и кому «Фейсбук» предоставляла доступ к данным пользователейThe New York Times05.06.2018— Нравится мне это или нет, но я принадлежу к старому миру: я родился в 1965 году. Новый мир я не очень понимаю. Я каждый день вижу, как исчезает все, что мне нравится: например, бумажная пресса. Я не хочу читать «Фигаро» на планшете! Я хочу, чтобы типографская краска по-прежнему пачкала мои пальцы, хочу слышать шуршание бумаги, когда я переворачиваю страницы!
Вот почему вместе с Мельхиором (Melchior), молодым писателем, мы запускаем литературный журнал «Венера», доступный только в бумажной версии. Так мы заявляем: да, есть много людей, которые любят стартапы и приложения для смартфонов, но существует также огромное количество людей, которые мечтают только об одном: жить как прежде. Это, в некотором смысле, мой манифест «старого зануды».
— В предыдущей книге вы уже затрагивали вопросы влияния новых технологий на современный мир…
— Да, это происходит из-за страха перед эпохой постчеловечества. Человек меняется, но я люблю его таким, каков он есть. Я удалился из «Фейсбука» 2 ноября 2017 года, потому что фотография актрисы Мирей Дарк топлесс была подвергнута цензуре. Мой аккаунт был заблокирован американским алгоритмом, который решил, что непристойно показывать эту прекрасную фотографию Франсиса Джакобетти (Francis Giacobetti). С тех пор меня больше нет ни в одной социальной сети. Это позволило мне понять, что я совершенно могу обходиться без этого, и что, по сути, я был, как и все душевнобольным. Социальные сети используют уязвимость человека, который хочет существовать, быть любимым. В сетях мы делимся нашей личной жизнью, которая перепродается брендам. Это то, что кормит Google и Цукерберга. Двадцать лет спустя «99 франков», это в тысячу раз хуже. В отличие от обычной рекламы, эти новые медиа позволяют брендам точно ориентироваться на потребителя и оценивать влияние, которое они оказывают на него. Это была мечтой рекламодателей в 90-е годы. Тогда они и представить себе не могли, что люди согласятся бесплатно поделиться своей частной жизнью. Никто и подумать не мог, что человечество позволит себя до такой степени одурачить.
— Ваша книга звучит как гимн свободе в мире, где люди становятся все менее и менее свободными?
— Я нахожусь в парадоксальной ситуации. Я, эпикурейский либертарианец продвигаю консерватизм либертарианства. Я наблюдаю, как с каждым днем мои свободы ограничиваются. Я — реакционер, но в том смысле, что я сожалею о более свободном периоде, а не в том смысле, в котором я хотел бы вернуть де Голля. Напротив, я считаю, что мир сегодня гораздо более пуританский, чем мир моей юности. Это может быть это уже возраст. Понимание того, что мы представители старого мира и что мы не хотим приспосабливаться к новому миру, называется старением. Даже демократия кажется хрупкой. Становится все труднее, дискутировать, обсуждать, не соглашаться. Аргументы стали примитивными, кругом царят демагогия и «фальшивые новости». Вместо того чтобы повышать свой уровень, новостные каналы организуют «стычки», чтобы соревноваться в пошлости с социальными сетями.
— Как избежать этого все более мрачного мира?
— Будучи «старым занудой», я проповедую литературу, медлительность, возвращение к природе. Я уехал из Парижа. Я воспитываю двух детей в маленькой деревне. Об этом тоже рассказывается в моей книге. Это история о том, кто, чтобы остаться свободным и не сойти с ума, должен был изменить свою жизнь. Идея возделывать свой собственный сад не нова, но она возвращается. Я применил теорию распада к своему существованию! Нам не нужно гнаться за чрезмерным потреблением, которое приведет планету к гибели. Я не хочу толкать речи в стиле Николя Юло (Nicolas Hulot), но когда я был подростком в фильме «Зеленое солнце» была показана катастрофически перенаселенная и полностью загрязненная планета. В то время — это была научная фантастика, а сегодня об этом каждый вечер говорят в новостях.
Источник:
