Житомир/Киев. За последние годы лицо Светланы Абрамович покрылось морщинами и огрубело. Когда она смотрит на свою фотографию 2014 года, то видит совершенно другую женщину. «Ее уже нет на свете. Я остаюсь тут только для того, чтобы об Артеме не забывали», — тихо говорит 52-летняя женщина, сидя в своей маленькой квартире в панельном доме в Житомире. На стенах и полках — фотографии сына и другие предметы, с ним связанные. «Когда бывший муж сказал мне, что Артем, скорее всего, погиб, у меня случился срыв, и я не могла ничего делать», — она утирает бегущие по лицу слезы.
Тогда в августе 2014 года она думала, что потеряла смысл жизни. Но очень скоро ей пришлось прийти в себя, когда она попыталась узнать, что же, собственно говоря, произошло с ее сыном. Где остались части его растерзанного тела, и кого она уже два раза похоронила в черном пластиковом пакете, подписанном именем Артем Абрамович.
Путь на войну
Артем был молодым украинским солдатом, танкистом. Хилый единственный ребенок в семье, которого с детства мать всячески опекала. «Когда ему было четыре месяца, он был такой слабенький, что врачи сказали мне, что с ним лучше уже распрощаться. В итоге он выжил, и теперь я часто задаюсь вопросом: почему, если есть Бог, он оставил его жить? Чтобы потом он настрадался еще больше?» — рыдает Светлана.
Когда Теме было два года, его родители развелись. Тем не менее впоследствии он пошел по стопам отца и поступил в военную академию во Львове. В 2014 году на востоке Украины началась война, и туда отправили часть Артема. Очень скоро он оказался в центре ожесточенных боев на фронте. Ему только исполнилось 24 года. У него была невеста, а его щеки все время покрывал юношеский румянец.
Большая часть украинской армии в то время пребывала в плачевном состоянии. Конфликт с прежним союзником, Россией, застал ее врасплох, и она была не готова к тяжелым боям. На восточном фронте ее ряды хаотично пополняли полные воодушевления, но трудно управляемые подразделения украинских добровольцев. Им противостояли пророссийские сепаратисты, оснащенные современной техникой и получившие летом 2014 года подкрепление в виде частей регулярной российской армии. С одной из таких, а точнее с боевыми танками Т-72 российской мотострелковой бригады из Евпатории, столкнулся Артем Абрамович вместе с двумя членами экипажа своего танка. Это случилось 12 августа на поле под деревней Никифорово недалеко от восточноукраинского Донецка. На залитом солнцем поле под голубым небом еще росли желтые подсолнухи. Вооруженные по последнему слову техники российские силы обрушили на отступающих украинцев град смертоносных снарядов. Артема и его экипаж (механика Ярослава Антонюка и штурмана Петра Барбуха) разорвало одним из этих снарядов вместе со вспыхнувшим танком на куски.
Страшная неизвестность
Это была особенная тупая боль в желудке, а потом — и во всем теле. Светлана Абрамович знала, что с весны 2014 года сын находится на востоке Украины и участвует в жестоких боях. Она за него очень боялась. Бессонные ночи вскоре начали сказываться на ее здоровье. «У меня начались проблемы с глазами. Когда Тема приехал погостить с фронта, то спросил меня, что случилось: я полностью изменилась», — вспоминает Светлана. В последний раз сын позвонил своей невесте Ольге утром 12 августа. Через нее он передал маме, что позвонит вечером. Но уже больше не позвонил.
У Светланы до сих перед глазами стоит ее бывший муж, который пришел к ней через несколько дней и сухо сказал: «Ну что, Света, нашего парня больше нет». Потом все для нее погрузилось во тьму. Но о теле Артема, как и двух других солдат, которые погибли на поле с подсолнухами под Никифорово, никто ничего точно не знал. Пропало много других солдат. Часть из них якобы погибла от рук пророссийских сепаратистов. «Готов ухватиться за что угодно. Не хочешь верить, что все кончено, особенно когда нет убедительных доказательств», — добавляет Светлана Абрамович.
С бывшим мужем они принялись обзванивать военные и гражданские учреждения в Днепропетровске и Запорожье на востоке страны, куда, как правило, отправляли тела погибших солдат. В конце августа в интернете появились первые списки украинских пленных, оказавшихся в руках сепаратистов на востоке Украины. Там было и имя Артема Абрамовича.
Потом были сотни телефонных звонков, писем, разговоров и вопросов к украинскому Министерству обороны, полиции, добровольцам, знакомым, однополчанам Артема. Вы его не видели? Не помните? Не остался ли он где-нибудь раненым, пленным, потерявшим память? Никто толком ничего не знал. Остались только обрывки информации о том, что в последний раз однополчане видели его во время августовских боев под Саур-Могилой на востоке Украины. Однако там было все еще опасно, поэтому узнать, что произошло, было невозможно.
Черная дыра
В то время вокруг фронта на востоке Украины царила неразбериха. Тем погибшим, которых украинские солдаты успели погрузить на технику, вывезти в близлежащий морг и идентифицировать, очень «повезло». Остальные тела лежали по несколько дней или даже недель рядом с уничтоженной техникой, служа добычей для диких животных. Некоторые гниющие тела хоронили местные жители в братских могилах, зачастую даже не пытаясь выяснить данные о конкретных людях.
КонтекстКиеву нет дела до людей на востокеThe Washington Post28.06.2018Украина застряла в окопах надолгоYle25.04.2018В Европе бушует война, в которой ежедневно погибают людиHelsingin Sanomat23.02.2018Как положить конец войне на востоке УкраиныAtlantic Council03.11.2017
Некоторые местные жители не проявляли к телам никакого интереса. «Когда мы спросили их, почему они не вывозят тела погибших в морги, они ответили, что у них и так полно забот. Мол, сами приезжайте и забирайте своих», — описывает фотограф Петр Шеломовский сложное отношение жителей Восточной Украины к солдатам из Киева. В 2014 году он не раз бывал на прифронтовых территориях.
В то время не было принято, чтобы рядовые украинские солдаты или добровольцы сдавали образец своего ДНК или носили металлические идентификационные жетоны, как принято в современных вооруженных силах. Некоторые бойцы делали это за свой счет, а остальные просто не думали об этом. «Мы шли в том, что сами купили. Никакой системы, кроме самой необходимой координации, не было, и каждый воевал в каком-то смысле сам за себя», — говорит Максим Музыка, украинский доброволец, который, как и Артем Абрамович, принимал участие в битве под Саур-Могилой.
На территории, подконтрольной сепаратистам, ситуация была еще хуже. «Коллеги видели там длинные ряды погибших. Но никто не собирался их регистрировать и идентифицировать. В сентябре 2014 года в Луганске полностью отключилось электричество, местные морги были переполнены, поэтому найденные трупы закапывали очень быстро», — описывает хаотичную ситуацию фотограф Шеломовский.
Первые поисковики погибших попали на поле под Никифорово, где в середине августа 2014 года оборвался след Артема, только спустя полтора месяца. «Всюду были мины. О доступе к линии фронта пришлось долго договариваться с людьми с обеих сторон», — рассказывает Ярослав Жилкин, который со своей неправительственной организацией «Черный тюльпан» начал собственными силами помогать семьям пропавших без вести солдат в их поисках.
«Сепаратисты часто нападали на солдат, поэтому по требованию армии мы быстро собрались и отправились на место», — говорит Павел Нетесов, археолог из Киева, который занялся этой работой со своей группой добровольцев под названием «Эвакуация 200».
Помогите найти сына
В начале ноября 2014 года Светлана Абрамович не выдержала безрезультатных поисков сына Артема и с помощью старых знакомых семьи отправилась в Донецк, контролируемый пророссийскими сепаратистами. При себе у нее было около тысячи напечатанных объявлений с его фотографией, подписью «Помогите найти сына» и номером телефона. Мать украинского солдата Светлана столкнулась в Донецке с угрозами и оскорблениями, но некоторые местные жители все-таки ей помогли. «Я объездила десятки больниц, травматологических и хирургических отделений, моргов. Фотографии Артема я оставляла в магазинах и церквях», — говорит она. Вскоре на ее телефон стали звонить неизвестные люди, большинство из которых требовали денег или осыпали ее оскорблениями.
С помощью знакомых в Донецке Светлана, несмотря на большую опасность, приехала на места боев близ Саур-Могилы, где оборвался след ее сына. По дороге она видела жуткие последствия боев: остатки уничтоженной техники, стихийные братские захоронения, невзорвавшиеся ракеты, вонзенные в землю. «И повсюду — вороны, вороны, — вспоминает она. — Я трижды побывала на поле, где погиб Тема. Я прошла по этому месту несколько раз туда и обратно. Я осмотрела заржавевший остов танка, под обломками которого, как выяснилось позже, лежали его останки. Не знаю, что я там искала, ведь я все еще верила, что он жив».
Ее поиски в одиночку продолжались четыре месяца. Потом она сдалась. В глубине души она все еще надеялась, что сын, возможно, попал в плен, затерялся в другой части России и когда-нибудь объявится. Обратно на украинскую территорию ее пришлось отвезти поисковикам из «Эвакуации 200». На сепаратистской территории ситуация начала обострятся, ввели новую пропускную систему, и перемещаться там стало сложно.
Добровольцы из «Эвакуации 200», наконец, убедили Светлану и ее бывшего мужа дать им образец ДНК, а затем отправили его в морги на востоке страны. «Прежде я была всячески против и воспринимала как предательство», — вздыхает мать с морщинистым лицом. Но они с бывшим мужем надеялись, что образец ДНК поможет им исключить смерть сына и подскажет направление дальнейших поисков.
От них шарахались
Остатки тел, разлагающихся близ уничтоженного танка на поле под Никифорово, добровольцы из «Черного тюльпана» вывозили из-за боев в два приема: сначала в начале октября, а потом в конце ноября 2014 года.
После второго раза они передали на украинскую военную базу Зелене Поле в Донецкой области два черных пластиковых пакета под номерами 124 и 163.
«Остальное зависело от них», — рассказывает Ярослав Жилкин. Но уже в момент передачи смердящего груза ему было понятно, что идентифицировать мертвые тела будет непросто. В то время на базе стояло три вагона-рефрижератора, куда бросали мешки с мертвыми телами. «Морги в Днепропетровске и Запорожье были переполнены, и никто ничего не успевал. Царил хаос, как и везде в то время», — говорит Жилкин.
Вскоре в двух городах, куда отправляли большинство останков солдат с Донбасса, появились десятки родственников, которые безрезультатно искали своих близких. Но власти только шарахались от них. Военные отсылали в полицию и МВД, которое официально отвечало за идентификацию тел погибших солдат. Полицейские, в свою очередь, жаловались на недостаточную документацию и бессистемную передачу тел, часть которых во время хранения у военных потерялась. Переполненные местные морги давили на городские кладбища, чтобы там хоронили даже тех, кого не удалось идентифицировать.
Поэтому на военных кладбищах в Днепропетровске, Запорожье и Старобильске рядом с официальными захоронениями стали появляться кресты над «временно неидентифицированными защитниками Украины». «Я ненавижу выражение „неизвестный солдат». Нет такого. Все зависит от того, насколько долго и настойчиво вы готовы искать», — качает головой Павел Нетесов из группы «Эвакуация 200». По его словам, некоторые региональные чиновники решили «по-советски» замять проблему идентификации погибших солдат.
Ты ли там лежишь, сыночек, или вас там несколько?
В феврале 2015 года власти Запорожья связались со Светланой Абрамович и сообщили ей, что образцы ее ДНК совпадают с одним из идентифицированных тел. Однако им не удалось найти второй из двух пластиковых мешков под номерами 124 и 163, в которых были останки Артема. «Мы позвонили в Запорожье, но нам сказали, что в базе данных его нет. Потом сказали, что 163 тоже нашли. Мол, если хотите, то приезжайте», — медленно рассказывает Светлана.
Два черным пакета с останками Артема сначала захоронили на кладбище в родном Житомире в конце мая 2015 года. Светлана плохо помнит то время. Помнит только тупую боль и неразбериху в голове. Документов, которые власти дали ей вместе с двумя черными пакетами с останками сына, было немного. Вместе с остатками тела ей передали протокол об анализе ДНК, но никаких документов или личных вещей Артема не было.
Неразбериху усугублял тот факт, что Нина, жена однополчанина Артема Ярослава Антонюка, который, по-видимому, погиб с ним вместе в танке на поле под Никифорово, не смогла найти никаких останков своего мужа. Хотя, судя по документам, поисковики вывезли с того места два или три тела. «Я ходила на кладбище и тихо спрашивала, стоя над могилой Артема: «Ты там лежишь, сыночек, один, или вас там несколько?» Я не могла заказать каменный памятник, потому что просто не была уверена, что там мой Артем», — рыдает Светлана Абрамович. В то время ее постигли еще два удара: друг за другом умерли сначала больной отец, а потом мать. Она осталась одна.
После упорной борьбы с властями летом 2017 года Светлана добилась повторной эксгумации тел из могилы сына. Подтвердились ее самые страшные опасения: в двух пластиковых пакетах были свалены останки всех трех погибших членов экипажа Артема Абрамовича, то есть и Петра Барбуха, и Ярослава Антонюка. Впоследствии расследование показало, что лаборатория в Запорожье даже не открывала второй пакет под номером 163. В нем, помимо других останков, нашлись и документы, а также личные вещи членов экипажа, с помощью которых еще в 2015 году можно было легко идентифицировать погибших. Всех троих.
Потребовалась повторная эксгумация и недавнего захоронения штурмана Петра Барбуха, похороненного в 2015 году. В нем, как оказалось, похоронили останки всего экипажа без особых разбирательств. «С людьми так не поступают», — плачет Светлана. «Я уверена, что все это не случайность. Минимум половину подобных исследований тел в Запорожье провели так же плохо, как и в случае с моим сыном. Поэтому у нас в 21 веке так много пропавших без вести», — говорит украинская мать беспомощно.
Мы не несем за это ответственности
Во второй раз Артема Абрамовича похоронили на кладбище в Житомире десятого октября 2017 года. На этот раз Светлана купила ему новый гроб. К останкам сына она положила его парадную форму, кожаные военные ботинки, а в карман — пачку сигарет и шоколадку «Сникерс». Ее борьба с властями из-за неверной идентификации трех тел солдат продолжается. «Это халатность, за которую наши сотрудники ответят. Но это исключительный случай в исключительный момент. Такое не повторится», — защищает своих коллег в Житомире Ирина Баданова из днепропетровского полицейского отдела, который занимается идентификацией тел неизвестных солдат и связями с общественностью.
Но, по словам Ярослава Жилкина из «Черного тюльпана», таких случаев могут быть десятки. «За идентификацию (тел) и анализ их ДНК отвечают структуры МВД Украины. А в этом деле у украинских вооруженных сил нет никакой компетенции», — говорится в кратком комментарии МВД, данном в ноябре прошлого года. На неоднократные обращения с вопросами никто из представителей МВД Украины не отреагировал.
А ведь даже по прошествии почти пяти лет после начала войны на Донбассе на Украине все еще нет единого реестра раненых, попавших в плен и пропавших без вести солдат. По словам Павла Нетесова, главы некоммерческой организации «Книга памяти», которая публикует единственный список с именами погибших на Донбассе, пропавших на востоке Украины бойцов около 400. Однако спецслужба, известная как СБУ, летом насчитала 294 пропавшего солдата. А международный комитет Красного креста — полторы тысячи, включив в эту цифру и мирных жителей, и военнослужащих.
Отдайте мне моих детей, а не чужих
Безрезультатно своих двух сыновей ищет и Катерина Хомякова. Дмитрий и Владимир воевали в украинском добровольческом батальоне «Айдар» и пропали на Донбассе пятого сентября 2014 года. Об их вероятной смерти мать узнала из интернета. Вскоре она нашла там и видеозапись, на которой тело Дмитрия Хомякова осматривают сепаратисты, снимая процесс на камеру. Но потом долгое время никакой информации не поступало.
В сентябре 2015 года украинские поисковики нашли в одной из братских могил тела, чьи ДНК частично соответствовали данным одного из братьев Хомяковых. Власти захоронили тела неизвестных на Старобельском кладбище в Луганской области. Ознакомившись с некомпетентными документами, Катерина отказалась их принять, потому что у нее не было уверенности, ее ли это сыновья.
По ее словам, затем власти отдали тела другим семьям и предложили ей новый вариант. «Если вас не устраивают два тела на Старобельском кладбище, то у нас есть похожее захоронение под номером 411 на Краснопольском (под Днепропетровском)», — так Катерина Хомякова описывает странное предложение. Она снова отказалась. С тех пор она ждет возвращения своих сыновей. «Если они погибли, я смогу с этим смириться. Но отдайте мне моих детей, а не чужих», — добавляет она.
Вика Ясинская — украинский журналист и фотограф.
Примечание. 30 июля 2018 года украинский парламент принял закон «О правовом статусе лиц, пропавших без вести». Он предполагает создание единого реестра солдат и мирных жителей, пропавших без вести, и компенсацию семьям. Но, по словам большинства заинтересованных лиц, на практике закон пока не работает.
Источник:
